Олег Чухонцев: «У меня есть ощущение, что я живу в подарок»

Имя Чухонцева постепенно приходит к широкому читателю. Фото ТАСС/ Григорий Сысоев

Широкая публика знает имена Вознесенского и Евтушенко. Но вряд ли треть из тех, кому знакомы фамилии наших шестидесятников, назовет фамилию Чухонцева. Меж тем, он начинал с ними. Более того, его можно назвать последним шестидесятником. Может быть, самым значимым из всех.

Однако его тихий поэтический голос, неприспособленный для эстрадных микрофонов, сумели расслышать только в наше время. Еще несколько лет назад мне, например, фамилия Чухонцева была в новинку. Впервые об Олеге Чухонцеве довелось услышать от профессора Литературного института Владимира Смирнова. Прозвучало стихотворение «Кые-Кые» про юродивого, толкающего перед собой тележку. Но больше, чем само произведение — поразили слова профессора о том, что «это великое стихотворение за все последние полвека».

С тех пор прошло не так много времени, но имя Чухонцева постепенно приходит к широкому читателю. Его мистическое стихотворение о встрече с умершими родителями «и дверь впотьмах привычную толкнул» – даже вошло в пробный ЕГЭ этого года.

"Слава богу, он есть, слава богу, он с нами", — сказала о Чухонцеве Алла Демидова. Но по-прежнему поэт закрыт и непубличен. Не дает интервью. Живет в маленьком переделкинском домике.

Но корреспонденту «КП» удавалось встретиться с Чухонцевым несколько раз, во время форумов молодых писателей в Липках.

Я непрофессиональный стихотворец.

Пришел ко мне как-то слесарь чинить водопровод. Спросил, кто я по профессии. Я сдуру ответил: «поэт». "И что же ты написал», - спрашивает слесарь? "Евгения Онегина", "Тёркина"? С тех пор я не говорю, что поэт. Я непрофессиональный стихотворец, но не в плане стиха, а в том, что не зарабатываю поэзией. Непрофессионалами были Лермонтов и Фет. Профессионалами был Блок, Некрасов, Пушкин. А если из современных поэтов – то Резник.

Маршак говорил мне: не отдавайте ни одной строчки забесплатно. Но я нарушил его завет. Я осознал, если хочешь сделать что-то качественное, нужно забыть, что с этого можно что-то иметь.

Дневников никогда не вел.

Человек я несерьезный и в этом моя беда. В школе занимался в спортивной школе, хотел карьеру связать со спортом, но поскольку я был гимнастом и акробатом, у меня вытянулись руки-ноги и силовые элементы я делать не смог. Стихами занялся на спор, где-то в середине девятого класса. Это очень поздно для поэта. Из-за своей несерьезности, дневники я никогда не вел. Но зато вел записные книжки, куда записывал все то, что меня поразило. Скопился целый чемодан таких книжек. Но за несколько лет, что я живу между Москвой и Переделкино, чемодан пропал. Наверное, его унесли рабочие. Чемодан был хороший, фибровый, с металлическими уголками. Я проездил на нем в электричках всю свою студенческую юность. На нем было удобно ездить в толкучке электричек, где вечно нет места.

Если бы я написал книгу воспоминаний, это были бы воспоминания не обо мне, а о Слуцком.

Я не очень верю в литературные мемуары. Мне кажется, это удел писателей третьей руки. Сложно представить себе мемуары Пушкина, Блока, Толстого… Они сказали все свое в творчестве.

Я спросил как-то у Чуковского: «Что вы сейчас пишете?». Он сказал: «Ничего, только письма». И это тоже важно. Он считал, что все что можно написать — он написал.

Другое дело— исторические деятели. Я хотел бы, чтобы каждый оставил мемуары. Даже Черномырдин.

А если бы я написал о ком-то мемуар, то это было бы не о себе, а об одном человеке который мне важен в жизни. Слуцкий.

Старых стихов не помню, не читаю, не люблю.

Помню, мы в 1974 году поехали в Тбилиси. Был вечер поэзии и Симонов читал «Жди меня». Я был шокирован. Прошло тридцать лет после написания этого стихотворения, я не понимал, как можно читать такую дряхлость. Помните строки Ходасевича: «разве мама любила такого, желто-серого, полуседого и всезнающего, как змея»? Так вот и со стихами происходит что-то подобное. Робею, стыжусь этих старых стихотворений. Самое важное в поэзии — поймать интонацию. А поскольку давно я перестал делать что-то в силлабо-тонике, видимо, меня сама стихия вытолкнула и я перестал чувствовать свои старые стихи.

Я определил для себя время как состав людей.

Каков состав людей — такое и время. Линейное время я не приемлю, оно бесплодно для художника. В молодости тебя несет здоровье, молодость, ощущение что жизнь бесконечна. А потом становится страшно. Мне было 28, когда прозвенел первый звонок. Я понял, что жизнь конечна. А потом – подступают сроки. Ты уже думаешь, что не сделал то и это. Сейчас я живу с ощущением, что живу в подарок. Мое время ушло.

Нет, меня не очень печалит, что современная поэзия издается маленькими тиражами

Вот что такое слава? Окуджава, например, когда говорили о его славе — всегда обрывал со словами: у меня не слава, а известность. Слава — это то, что будет или не будет потом. Вот что такое тираж — это потребность общества в чем-то, с большой натяжкой имеющее отношение к ценностям которые я исповедую и люблю. Эти ценности всегда удел в общем небольшого количества людей из современников. Неслучайно Брюсов хотел остаться хотя бы в примечании.

В том времени, где я сейчас живу мне больше всего не нравится холод.

Холод холод и еще раз холод в отношениях все больше пробирает до костей. Все-таки, когда человек не подпевает сильному — это большой показатель. Я не о том что русская поэзия была умна, но она не подпевала сильному. Сейчас происходит страшное. Мне кажется, что выветривается присущее русской литературе внимание к первозданной основе. Нет больших певцов Акакия Акакиевича. Да, безусловно писать трактаты о крупных деятелях — это достойное занятие. Но почему нет пристального внимания к бытию рядового человека? Да и что такое рядовой человек. Любой человек, это космос...

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Казус Чухонцева. Почему самый великий шестидесятник остался в тени Вознесенского и Евтушенко

8 марта отмечает восьмидесятилетие Олег Чухонцев. Его называют легендой, последним великим поэтом нашего времени. Меж тем, поэт ведет очень закрытый образ жизни (пожалуй, более закрытый, чем мастер конспирации Виктор Пелевин). Чухонцев не дает интервью, а за последние пятьдесят лет его видели на публике от силы восемь-девять раз. (подробности)