Премия Рунета-2020
Уфа
-3°
Boom metrics

Как при помощи социальной инженерии во всем мире воспитывают русофобию и заставляют немцев и французов каяться перед мигрантами-захватчиками

Об этом интереснейшем явлении доктор экономических наук Михаил Делягин говорит с историком, директором Института системно-стратегического анализа Андреем Фурсовым
Сегодня не совсем про деньги. Скорее, про то, как специальными методами меняется сознание народов

Сегодня не совсем про деньги. Скорее, про то, как специальными методами меняется сознание народов

Делягин:

- Здравствуйте, дорогие друзья. Сегодня у нас гость – Андрей Ильич Фурсов, директор Института системно-стратегического анализа, выдающийся российский историк и просветитель. Андрей Ильич, я хотел бы обсудить с вами тему, которая мне не дает покоя. Я знаю, что есть такая вещь – социальная инженерия. То есть это изменения при помощи разного рода информационных воздействий того, как человек думает, как он мыслит, как он себя ощущает. Причем изменения не только в части отдельно взятой личности, но и в части коллективов, даже целых народов. И я вижу вокруг себя вещи, которые очень сложно объяснить иначе, как применением этой самой социальной инженерии. На моих глазах очень большое количество моих знакомых приобрели позицию буквально за 10 лет, что если что-то кто-то где-то сказал про Россию малейшую гадость, то это абсолютная истина, которая не нуждается ни в каких доказательствах, потому что это плохо про Россию. Эти люди живут в Москве, они здесь родились, они ни минуты не хотят быть эмигрантами, им очень нравится здесь жить, но ощущение, что любая гадость про Россию правильна, потому что это гадость про Россию, это абсолютно органичное для них ощущение.

Я вижу совершенно потрясающие примеры на Западе. Когда, скажем, в Европе французы и немцы (извиняюсь за эту подробность, но я вынужден сказать), изнасилованные мигрантами, публично каются перед преступниками. Не перед мигрантами в целом и вообще, а конкретно перед людьми, которые совершили преступление против них. Причем каются добровольно, без принуждения, очень искренне. Действительно людям стыдно, что в отношении них совершили преступление. И они чувствуют вину перед преступниками.

Я помню, с чего для меня все началось. Наверное, в 2007 году обсуждали с немецкими коллегами, относительно молодыми, проблему сотрудничества, потому что гранты были выделены на российско-немецкое сотрудничество, нужно было придумать новые формы. И кто-то вдруг сказал с нашей стороны: а давайте сделаем историческую компьютерную игру, что было бы, если бы… Что было бы, если бы какой-то момент в истории был бы другой, как пошла бы история. Потом выяснилось, что в Америке такие игры есть, и в больших количествах. Но надо было посмотреть на наших немецких коллег. У них был ступор, они покраснели, они стали заикаться, они стали кричать в истерике, что это абсолютно недопустимо, и они никак не могли обосновать свою позицию. И только вечером того же дня, когда их допросили при помощи крепких спиртных напитков, один из них сказал: «Это может сыграть на руку не тем людям». Это был предел откровенности, на которую он был способен не в отношении нас, а в отношении себя самого. То есть это примеры другого типа сознания, которые в мою голову не укладываются, но, наверное, это действительно примеры применения социальной инженерии.

Фурсов:

- Весь ХХ век – это развитие социальной инженерии. Развивалась она по-разному, развивалась она в таких довольно примитивных формах в Советском Союзе в 20-30-е годы, в Третьем рейхе. А вот сразу после войны за дело взялись англо-американцы, и социальная инженерия была поставлена на прочную научную основу. Тем более, что у этой инженерии был объект – немцы. И здесь решалось несколько задач. Дело в том, что еще в 40-м году Черчилль в письме одному из своих близких друзей писал, что Великобритания воюет не с Гитлером и даже не с национал-социализмом, она воюет с немецким духом, духом Шиллера, чтобы он никогда не возродился. Понятно, почему британцы боролись с духом Шиллера. Немцы единственные внутри ядра капиталистической системы, кто реально бросил вызов британцам, причем бросил до такой степени, что в 1871 году в Великобритании появился такой политико-фантастический рассказ полковника Чесни «Битва при Доркинге». Содержание рассказа очень простое. Немцы высаживаются в Великобритании и начинают ее завоевывать. Вот этот страх перед немцами двигал британцами лет 60-70. Потом к британцам присоединились американцы, и им нужно было вырубить внутри самого Запада своего противника. Что они и сделали во время Второй мировой войны, при активном участии Советского Союза, который решал свои задачи. Ну а потом, после окончания Второй мировой войны, началась кампания по изменению сознания немцев (потом все наработки были обращены против европейцев, уже в 90-е годы). Задача ставилась откровенная – изменить тип поведения, а в некоторых проектах – даже изменить наследственность немцев. Предлагалось, например, убрать 10-12 млн. немецких мужчин из побежденной Германии, завезти туда людей с Ближнего Востока и из США, чтобы дети, которые рождались бы, у них не было этой немецкой наследственности, якобы агрессивной. Это одна линия, она реализовалась, но уже в конце ХХ века, с помощью мигрантов.

А вот то, что делалось в 50-60-70-е годы, это чистая такая социально-психологическая инженерия. И центральным моментом ее была выработка комплекса исторической и психологической вины у немцев, причем коллективной вины. То есть немцам было предложено каяться за все, в конечном итоге – за то, что они немцы. Любая попытка фиксировать какие-то национальные достижения немцев приводила тут же к тому, что их обвиняли в склонности к национал-социализму, к нацизму, к шовинизму и т.д. То есть примерно в течение 30 лет после окончания Второй мировой войны (это жизнь одного поколения) немцев выдрессировали. Причем это не только социальная инженерия, это и психологическая инженерия, и информационная. Вот то, о чем вы говорите (немец говорит: об этом нельзя говорить), это очень жесткая система табу, о которых нельзя говорить. То есть это нарушение принципа свободы слова. То, что называется политкорректность, это, кстати, тоже одна из форм социальной инженерии, но это на самом деле и есть тоталитаризм в чистом виде.

Делягин:

- То есть к немцам применили самые тоталитарные технологии, которые при Гитлере были в значительно более грубой форме?

Фурсов:

- Геббельс отдыхает.

Делягин:

- Вы цитировали Черчилля: уничтожить дух Шиллера и Гете. А в чем заключается этот дух, что конкретно было неприемлемо для Черчилля? Или просто самоуважение и способность противостоять экспансии?

Фурсов:

- Способность противостоять, прежде всего, британской экспансии. Нужно сказать, что немцы бросили вызов британцам не только на уровне науки, не только на государственном уровне, но и на уровне закрытых наднациональных структур. После победы над Францией в 71-м году во Франко-прусской войне, все немецкие масонские ложи объединились в одну - Geheime Deutschland («Тайная Германия»), и это была небывалая вещь. Потому что либеральные масонские ложи, их должно быть много, и они не должны объединяться по национальному принципу. И это был страшный вызов. Ответом британцев стало лет через 7-8 создание группы Родса – Милнера. Это было тоже по этническому принципу, но только уже по такому англосаксонскому, англо-американскому. То есть немцы заставили британцев реагировать. Повторяю, при всем противостоянии Советского Союза и США после Второй мировой войны в период между Франко-прусской войной и Второй мировой главной угрозой для британцев, для их гегемонии, были немцы.

Делягин:

- Я хочу уточнить, что 10-12 миллионов немецких мужчин, которых предлагалось удалить, это страх ответственности, который заставляет их избегать рождения детей.

Фурсов:

- Нет. Просто у немецких женщин должны были быть партнеры не немцы.

Делягин:

- План заключался в том, чтобы 10-12 млн. немецких мужчин удалить, и чтобы немецкие женщины рожали детей с мигрантами. Сейчас это пока не получилось. Но посмотрите, мигранты есть, причем приглашенные волевым решением, в нарушение всех европейских законов. А 10-12 млн. мужчин, которые выбывают из игры (это где-то около трети немецких мужчин до 40 лет), говорят: это слишком большая для нас ответственность – заводить семью.

Фурсов:

- Они не хотят жениться. Они готовы завести собаку. Это потолок их ответственности. А жениться – это брать на себя большую ответственность и т.д. Здесь по другому пути пошло, но это имеет место быть.

Делягин:

- Функционал тот же. На немцах отработали, потом, в 90-е годы, стали применять уже ко всей Европе. И какие результаты?

Фурсов:

- Прежде всего, нужно сказать, как и почему начали применять. Уже в 70-е годы стало ясно, что мигранты, которых приглашают для работы, далеко не все хотят работать, они не хотят интегрироваться в европейскую систему. И чем дальше, тем больше. И европейские правительства ничего с этим не могли сделать. Они пошли по пути, который называется мультикультурализм. На самом деле за этим термином скрываются мультиэтничность, а не просто мультикультурализм. Они стали объяснять европейцам, что это хорошо, когда европейцами становятся, скажем, африканцы, арабы, турки. При этом никто никогда не ставит вопрос о том, что европеец может стать арабом, африканцев или турком. А вот европейцами может стать кто угодно. Один известный английский журналист сказал, что во времена Тэтчер Британия превратилась в ничейный дом. Она действительно превратилась в ничейный дом. И по всей Европе растет количество людей, родители которых являются мигрантами, которые не родились в этих странах. В Германии, например, их 23%. Статистика по таким странам, как Великобритания, Швеция, Франция, примерно такая же.

Иными словами, для того чтобы, с одной стороны, скрыть свой косяк, а с другой стороны, чтобы несколько разбавить население и создать такой андеркласс, которым легко манипулировать, с помощью которого можно давить на белые же низы, европейские правительства развернули ту самую программу социальной инженерии по отношению к своему населению, которая была отработана на немцах. Причем формы бывают совершенно разные. Крайние формы демонстрирует Швеция, где министры говорят о том, что надо учиться у курдов, у арабов, у них древняя культура, и шведы должны им завидовать, потому что у шведов культура очень слабенькая. Ну и та демографическая ситуация, которая складывается сейчас в Европе, она совершенно фантастичная. Например, самое большое количество иракцев за пределами Ирака живет всего лишь в одном шведском городе Седертелье, который известен своей хоккейной командой.

Делягин:

- Иракцы там играют в хоккей?

Фурсов:

- В известном смысле. Кроме того, Швеция, в которой еще лет 15-18 назад все было относительно благополучно с сексуальным насилием, сейчас она занимает второе место в мире после государства Лесото по количеству изнасилований на душу населения.

Делягин:

- В Африке, кроме Лесото, есть Ботсвана, Свазиленд, Зимбабве, Конго, в конце концов, где порядка нет никакого.

Фурсов:

- Тем не менее, первое место – Лесото, а второе – Швеция. И, что очень важно, шведская пресса, когда объектом насилия становится шведка, а субъектом насилия араб или африканец, они, как правило, стараются об этом не писать. Они просто говорят: насильник.

Делягин:

- Как и у нас.

Фурсов:

- Я думаю, мы до этого еще далеко не дошли.

Делягин:

- У нас запрещено указывать национальность. Даже происхождение избегают указывать.

Фурсов:

- Тем не менее, в интернете это все есть.

Делягин:

- Интернет у нас еще не зачистили, но в средствах массовой информации… Обратите внимание, совершается преступление – редко-редко указывают: выходец из Средней Азии или что-нибудь еще. Только по имени жертвы можно понять, если ловят преступника. На самом деле это разжигает межнациональную ненависть. Потому что очень много преступлений, которые вообще никакой этнической подкладки не имеют, люди говорят: понятно, опять убили русского, опять убили таджика и т.д.

Фурсов:

- Но есть одно существенное отличие в реакции населения на преступления пришлых у нас и в Европе. У нас люди не боятся давать отпор. Целый ряд ситуаций, начиная от Люберец и заканчивая Мурманском, продемонстрировали очень простую вещь. Население России ведет себя совершенно по-другому, когда пришлые люди начинают вести себя непотребно. Скажем, шведы и немцы этого очень боятся. Вспомните, когда была эта вакханалия в Кельне, что делали кельнские мужчины, вместо того, чтобы начистить хохотальники насильникам и тем людям, которые оскорбляют их женщин. Они бежали в полицию. У нас это невозможно. У нас все решится здесь и сейчас.

Делягин:

- В экстремальной ситуации – да, безусловно. А насчет дискуссии… Я много раз видел, когда несет околесицу, причем такую русофобскую околесицу, выходец из другого государства, не из европейского (Закавказье, Средняя Азия), и сидят люди, и они понимают, если они ему что-нибудь возразят, то их запишут или в антисемиты, или в экстремисты, или в иные маргиналы. И люди молчат и кушают. Так что первый этап уже есть. У нас можно обвинить русский народ в преступности, в лени, в алкоголизме, во всех смертных грехах, которые только можно себе представить. Попробуйте только начать отлаиваться. Малейшее неаккуратное слово – 282-я статья.

Фурсов:

- Я думаю, здесь нужно просто использовать ту же 282-ю статью для тех, кто поливает грязью русских. Просто у нас как-то вообще принято отбрехиваться. Возьмите любое ток-шоу. Приходит какой-нибудь урод из Украины или из Польши и начинает поливать Россию. Его начинают убеждать, какие мы хорошие и т.д.

Делягин:

- Здесь есть сугубо юридическая проблема. Дело в том, что те, кто писал эти законы, они очень хорошо всё продумали. Суд не примет иск об оскорблении нации, потому что не установлен человек, которого оскорбили конкретно. Если вы скажете: я как русский оскорблен тем, что про меня такое говорят как про часть нации, - вам не скажут ничего. У нас только государство может возбуждать уголовные дела в отношении оскорблений по такому не конкретизированному до уровня личности признаку. Поэтому когда вы пойдете в государство, вас пошлют. А когда пойдет в государство, как в Перми пошел гражданин Израиля, все у него будет замечательно.

Фурсов:

- Да, я знаю эту историю. Но это не значит, что надо пытаться бить противника его оружием.

Делягин:

- Давайте вернемся к Европе. Про Швецию я могу сказать еще хуже. Там уже лет 7 реальная общественная проблема – убийства чести. Девочка-старшеклассница из фундаменталистской мусульманской семьи с кем-то даже не поцеловалась, а просто пошла погулять, и ее убивают за это. Причем убивает часто даже не отец семейства, а брат, и часто младший брат. Он несовершеннолетний, по шведским законам ответственность весьма и весьма относительная, очень мягкая. И эти люди в суде говорят: «А за что вы нас судите? Мы делаем все правильно, по закону. То, что вы нас сажаете, это преступление». С точки зрения их закона это действительно преступление. Но шведское государство не то что не может с этим ничего сделать, но оно не пытается с этим ничего сделать.

Фурсов:

- Примерно такая же ситуация во Франции. Там есть вещи совершенно символично-курьезные. Есть такой 93-й район, по сути дела, это пригород Парижа. Там даже в католических школах 70% - мусульманские дети. Там находится усыпальница Сен-Дени.

Сен-Дени, пригород Парижа. Основная масса населения – арабы, африканцы. В этом районе находится базилика Сен-Дени, где похоронен Карл Мартелл, который в 732 году в битве при Пуатье остановил арабов. Движение их на север было остановлено.

Делягин:

- И арабы взяли реванш.

Фурсов:

- Не просто взяли реванш. Когда в этой базилике проводятся службы, туда приезжают французская армия, и они несут охрану. Потому что арабы прекрасно знают, кто там похоронен. Вот такие метаморфозы в европейской истории. Причем, хочу повторить, дело не только в том, что мигрантов тащили по экономическим причинам. Была причина чисто классовая - вот это создание самого нижнего класса, который можно натравливать на белые низы и создавать конфликт, решать классовые проблемы. Причем планы эти были уже в середине 70-х годов. Был такой руководитель французских спецслужб Де Маранш. Когда он ушел с французской службы, американцы его взяли, он работал по Афганистану очень активно против Советского Союза. Так вот, в мемуарах одного из сотрудников ЦРУ описывается, что де Маранш в середине 70-х годов участвовал с европейской стороны в закрытых переговорах с королем Марокко Хасаном II. Речь шла о строительстве подземного тоннеля под Гибралтаром для облегчения переброски мигрантов в Европу. Тогда не получилось. Но проблема все равно была решена, они пришли не по тоннелю, они пришли по-другому.

Делягин:

- Тоннеля под Ла-Маншем тогда не было еще в задумках.

Фурсов:

- А вот эта задумка уже была.

Делягин:

- Кстати, Меркель ровно поэтому пригласила мигрантов. Логика была какая? Что беднеет средний класс, мы с этим ничего сделать не можем. И мы должны вытеснить из сознания народа мотив благосостояния мотивом безопасности. Я надеюсь, что Сара Вагенкнехт станет следующим канцлером Германии, желаем ей всяческих успехов в этой нелегкой работе. Ей предстоит тянуть из болота не бегемота, а нечто значительно более тяжкое и более серьезное. Но один из министров немецких земель (кстати, по делам интеграции) – тоже был применен допрос при помощи водки, естественно, потому что иначе немцы не разговаривают по-честному – я ему говорю: «Вот вы – министр по делам интеграции». – «Да. И у нас больше всего в процентном отношении доля мигрантов из всех земель Германии». – «Ваша политика интеграции работает?» Он смотрит на меня и говорит: «Нет, она вообще не работает». – «Она может работать?» - «Нет, она не может работать в принципе». «Что вы будете делать?» - спрашиваю я его. Он смотрит мне в глаза и отвечает: «Мы будем продолжать пытаться».

Это переформатирование сознания общества – понятно. Но уже вырос класс политиков, которые, с одной стороны, принципиально безответственны. Я очень люблю итальянских патриотов, но у меня ощущение, что итальянские патриоты, которые пришли к власти, такие же безответственные, как и их либеральные оппоненты. Они тоже не понимают, что что-то сказав, нужно потом что-то делать. А с другой стороны, они в принципе не хотят видеть реальные проблемы.

Фурсов:

- Это пришло к власти поколение 68-го года. Это пришли к власти те троечники, которые бузили на баррикадах в Париже и на баррикадах других европейских городов. Классический персонаж – Йошка Фишер, гопник, потом стал министром. Но дело в том, что они пришли не только в качестве политиков, они пришли в качестве профессоров.

Делягин:

- И они готовят такую политическую элиту как профессора.

Фурсов:

- Сухим результатом событий 68-го года в Европе и в Америке стало резкое падение уровня образования. Троечники победили профессоров, троечники победили отличников. И вот теперь эти троечники и их ученики занимают ведущие позиции в интеллектуальном и политическом истеблишменте. А что такое был 68-й год? Это был апофеоз безответственности на самом деле. И вот эти социально безответственные люди пришли к власти. В Америке это поколение беби-бумеров… Есть замечательная книга, она вышла в прошлом году – «Беби-бумеры – поколение, которое предало Америку». Потому что это поколение и аналогичные поколения в Западной Европе, вот их родители пережили войну, трудности 30-х годов, и у них было чувство ответственности, чувство долга. Эти жили совсем в других условиях.

Делягин:

- Как и у нас на самом деле.

Фурсов:

- У нас в более мягкой форме проявилось. У нас те, которые относятся к поколению беби-бумеров… Вот я 51-го года рождения. Все-таки то, как мы жили материально в 60-е годы, в моем детстве, юности, жили в достатке, но очень скромно, не так, как американцы. Хотя параллель ваша понятна, она есть, безусловно. Только у нас слой этих беби-бумеров, которые предали, старшее поколение, он был значительно меньше, но…

Делягин:

- Значительно более эффективным.

Фурсов:

- Да. Как говорил Эйнштейн, мир – понятие не количественное, а качественное. Они оказались очень эффективными, горластыми. Это шестидесятники наши.

Делягин:

- И как эта социальная инженерия работает у нас сейчас, как она применяется, кем, как?

Фурсов:

- В конце 80-х годов эта перестроечная шпана во главе с Яковлевым попыталась реализовать этот социально-инженерный проект. Яковлев откровенно говорил: сначала ударить Лениным по Сталиным, потом Плехановым – по Ленину и по коммунизму. Такая многоступенчатая схема. Еще одна его фраза: «Мы ломали перестройкой не только Советский Союз, но и всю модель русского исторического развития за тысячу лет».

Делягин:

- То есть Черчилль воевал с духом Шиллера и Гета…

Фурсов:

- А этот воевал в духом Пушкина и Толстого.

Делягин:

- Яковлев и прочие прорабы перестройки выполняли ту же самую функцию, только против нас.

Фурсов:

- Совершенно верно. Все 90-е годы – это попытка заставить нас каяться за сталинизм, за коммунизм, за репрессии, за ГУЛАГ и т.д.

Делягин:

- В то время, когда каяться нужно за Гайдара, Чубайса и Ельцина.

Фурсов:

- Конечно. Но дело в том, что, как говорится, буржуины бились-бились, да только сами разбились. Вот 25 лет чернухи и полива грязью советского прошлого. В 90-е годы антисоветизм вообще был официальной идеологией. Тем не менее, нынешнее поколение, по опросам, по телевизионным передачам, особенно когорта от 18 до 24 лет, от 70 до 90% демонстрирует позитивное отношение и к советскому прошлому, и к Сталину. То есть эта попытка заставить нас каяться провалилась по целому ряду причин. Начиная с того, что мы – победители во Второй мировой, Великой Отечественной войне, мы ее не проиграли в отличие от немцев. Кстати, очень интересная вещь. Если сравнить западную и восточную, то есть бывшую социалистическую, часть Германии, то восточные немцы оказались значительно менее восприимчивы ко всей этой промигрантской вакханалии. В Восточной Германии значительно меньше мечетей, и там значительно большая сила сопротивления всему этому. Потому что там был социалистический патриотизм.

Делягин:

- И там не ломали людям сознание все-таки.

Фурсов:

- Совершенно верно. Там действительно не ломали людям сознание. Я не говорю про нас, потому что многие победители в Великой Отечественной войне еще были живы в 90-е годы. И вот здесь людей завести таким образом, как немцев, не получилось. Я не буду сейчас говорить о различиях в психологии русских и немцев. Но здесь есть еще один момент. Дело в том, что и история у нас очень специфическая, которая позволяет ставить под сомнения вообще любые попытки пропаганды. Кроме того, та социально-экономическая ельцинская политика, совершенно преступная, которая ломала страну, по контрасту люди сравнивали, что происходит в 90-е и что было при социализме. Ясно совершенно, что социализм и сталинская эпоха выигрывали.

Делягин:

- Сейчас уже растет поколение людей, сдававших ЕГЭ и искренне верующих, что при социализме люди жили в дощатых бараках за колючей проволокой.

Фурсов:

- Нет, далеко не все так полагают.

Делягин:

- Но таких очень много, и таких очень много именно среди элиты. Вы говорите, что не получилось стандартную технологию, примененную к немцам, опробовать на нас. Наверное, опробуют какие-то другие, с той же самой историей.

Фурсов:

- Знаете, чем хуже будут у нас отношения с Западом, тем привлекательнее в глазах даже тех, кто учился по ЕГЭ, будет советское прошлое.

Делягин:

- Да, безусловно. Мне тут сейчас рассказали, какие у нас последние преобразования в области преподавания истории, сильно пугающие. Что у нас вроде бы прекращают защиту кандидатских и докторских наук по истории до Ивана Грозного…

Фурсов:

- Надо это проверить, но я тоже слышал.

Делягин:

- Вводится понятие «автоплагиат». Если вы умный человек и написали книжку, то вы не можете эту книжку защитить в качестве докторской.

Фурсов:

- Это рушит, безусловно, систему защиты кандидатских и докторских…

Делягин:

- Это рушит историю как науку.

Фурсов:

- Но с точки зрения такого массового сознания все-таки у меня есть некий осторожный оптимизм. Например, есть сейчас группа такая в интернете, называется «Сталинский букварь». Они издают советские учебники 50-60-х годов. У них очень большое число подписчиков. Люди покупают эти книжки, учат детей по ним. Когда-то Победоносцев сказал: «Россия – вязкая страна, в ней ни революция, ни контрреволюция не проходят до конца».

Делягин:

- Так оно и оказалось. Но пока у нас проходит, к сожалению, контрреволюция, причем в самой омерзительной и самой разрушительной ее форме. Народ, конечно, сохраняет здравый смысл. Знаете, в Америке тоже люди учат детей хорошо, просто потом эти дети в силу высокого качества образования не имеют возможности нормально работать. Эта партизанская субкультура может существовать, но она не влияет, к сожалению, на развитие общества в целом.

Фурсов:

- Слава богу, что она есть.

Делягин:

- Хорошо, что она есть. Ужасно, что это только субкультура.