Довлатов, Пушкин, солнце, колбаса

Довлатов уж точно никогда не мог предположить – что он станет не просто обожаемым, но и официально обожаемым автором

Фото: Личная страничка героя публикации в соцсети

Многие друзья Довлатова переживали, что он умер как раз в тот момент, когда к нему начала приходить подлинная известность. Между тем, в этом просматривается какая-то странная поэтическая ирония. Довлатов всю жизнь оставался автором непризнанным и тоскующим о признании, рефлексирующим, неуверенным в себе. Переживал, что его считают журналистом, а не писателем. В совершенстве он умел описывать в основном несовершенства – чужие, а прежде всего свои. Вот что бы он делал со славой?

Виктор Ерофеев, один из гостей "Довлатовфеста", вспомнил: однажды в Нью-Йорке организовали его выступление и очень просили позвать Довлатова в качестве ведущего. Но перед этим Довлатов в разговоре намекнул Ерофееву, что его рассказы ему не очень-то нравятся. После этого приглашать Довлатова Ерофееву казалось неловким. Он находил то одну, то другую причину, по которой к Довлатову нельзя обращаться.

Отбился. Вечер прошел без Довлатова, и с большим успехом. Успех отметили в хорошем ресторане. Рано утром страдавшему от похмелья Ерофееву позвонили и попросили прокомментировать новость: Довлатов умер. В процессе очередного запоя у него начало отказывать сердце, скорая долго не могла понять, что с ним делать...

Если бы Ерофеев все-таки пригласил его стать ведущим на этом вечере, если бы Довлатов собрался и пришел – может, остался бы жив? Сейчас Довлатову было бы 74 года. Он был бы гостем на "Вечернем Урганте", писал бы колонки в "Русский пионер", выступал на "Россия 1", скучал бы на невыносимых писательских круглых столах. Может, наконец взялся бы за роман (хотя у него было короткое дыхание, как у Чехова – он прежде всего был новеллистом). И Ерофееву было бы незачем вечно ворошить в памяти эту историю, спрашивая себя "А если?.."

Но вы можете себе это представить это "А если?"

Да и никто не может.

СЛАБЫЙ АВТОР ДЛЯ ОТПУСКНОГО ЧТЕНИЯ

"Довлатовфест", прошедший на днях в Пскове и Пушкиногорье, оказался в центре внимания по двум причинам. Во-первых, некоторые участники отказались на него ехать: выяснилось, что псковский губернатор Андрей Турчак подозревается в организации нападения на журналиста Олега Кашина. Казалось бы, причем здесь Довлатов – но не приехали поэт Сергей Гандлевский, журналист Андрей Колесников... А те, кто приехал, порой словно оправдывались, вполне резонно заявляя, что преступник должен сидеть в тюрьме – но лишь после того, как суд докажет его вину; и в любом случае, организаторы фестиваля и жители Пушкиногорья точно ничье избиение не заказывали и игнорирования не заслужили.

Во-вторых, за несколько дней до "Довлатовфеста" интернет взорвался из-за статьи Дмитрия Быкова: поэт и публицист объявил Довлатова средним писателем, автором "идеального отпускного чтения", отнеся его ко "второсортным, слабым талантам". Ощущение от статьи Быкова, обычно точного в формулировках, было, что пьяный в поезде метро набросился с оскорблениями на твоего близкого родственника. Вдруг возопили все; и выяснилось, что все любят Довлатова. Что он, со его тоской, с беспощадной всепроникающей иронией, с умением видеть и слышать абсурд там, где его не видят и не слышат другие, для всех действительно родной. А уж великий или не великий – так комиссий по канонизизации в данном случае быть не может.

В общем, Быкова на фестиваль не позвали.

Но чего Довлатов уж точно никогда не мог предположить – что он станет не просто обожаемым, но и официально обожаемым автором. Сеславинский на фестиваль не приехал, но приехал министр культуры Владимир Мединский. Взлетев на сцену в чистом пушкиногорском поле, чтобы объявить имена победителей литературного конкурса имени Довлатова, он сказал, что Довлатов, работавший экскурсоводом в Михайловском, был сотрудником министерства культуры. Чистейшая правда. И очень довлатовская ситуация – кем-кем, а сотрудником минкульта СССР он не представлял себя никогда.

Потом Мединский смешно оговорился в интервью, назвав Довлатова крупнейшим писателем второй половины XIX века (это тоже набрало множество просмотров, хотя только идиот будет пинать человека за нечаянную оговорку). На сцене в это время победителям конкурса вручали подарочные наборы колбас от спонсора-мясокомбината. Коробку главного лауреата засунули не в тот микроавтобус, и в результате как минимум одну из представленных в наборе колбас съела ехавшая в нем веселая компания во главе с театральным художником Каплевичем.

Похоже, Довлатов действительно лично, с небес курировал этот фестиваль.

ШКОЛЬНИКИ ПРОТИВ НОНСЕНСА

В свое время в Пушкинских горах пытались найти себя сразу два классика русской литературы, близкие приятели, Бродский и Довлатов. Первый попытался устроиться библиотекарем (безуспешно). Второй устроился экскурсоводом, после чего в свойственной ему элегической манере проклял все на свете: советское Пушкиногорье оказалось заповедником абсурда.

Дом, где Пушкин жил во время ссылки, не настоящий (усадьба несколько раз сгорала дотла, то, что сейчас на ее месте – реконструкция середины ХХ века), личных вещей Пушкина нет, рукописей нет, посетителям демонстрируют найденную когда-то на пепелище тарелку для борща "той поры". Что там подлинное? "Здесь все подлинное. Река, холмы, деревья — сверстники Пушкина. Его собеседники и друзья. Вся удивительная природа здешних мест…" – с гневом отвечала Довлатову на его вопрос престарелая хранительница музея, уверенная, что о поэте можно рассказывать только с помощью готовых мертвенных формул.

Ну и что? Да, ты смотришь на реку, холмы, деревья и представляешь себя на месте Пушкина. Такой вот аттракцион: да, глядя именно на это, он написал "19 октября". Даже жалко, что еще не наступила еще та осень, которая так волшебно его стимулировала, и мороз еще не сребрит увянувшее поле.

Сегодня Михайловское – прежде всего невероятно ухоженный, огромный, прекрасный парк, где море грибов – хоть косой их коси. Пруды с молодыми утками, речка... Солнце, сплошное солнце. Интеллигентные, симпатичные экскурсоводы, стайки хорошо одетых веселых школьников.

Что там абсолютно аутентично – так это дом Довлатова, который он снимал в 1976 году. Сегодня это – нечто вроде отдельного музея, за вход в который берут 150 рублей. Организован музей энтузиастами, и это, с одной стороны, страшное зрелище, а с другой – даже более интересное, чем фальшивый пушкинский дом: там все настоящее, как при Довлатове, включая портрет Гагарина на стене, телевизор, бензопилу его безумного соседа, бревна, оклеенные советскими газетами. Грязь, мрак и ужас. При этом – да, музей, самый настоящий. И абсолютно аутентичный Станислав Мальчонков, ставший прототипом кагэбэшника в "Заповеднике", дает на крылечке интервью журналистам про Довлатова: "никаких контрматериалов за ним дОбыто не было".

История про то, что время не только разрушает, но и трансформирует все: ни Пушкин, ни Довлатов представить себе не могли, во что превратятся с годами их скучные дома, из которых оба мечтали прежде всего сбежать.

ЧУДНАЯ ЮНОСТЬ В СОВЕТСКОЙ ЭСТОНИИ

По Довлатову, строго говоря, раньше был снят только один полнометражный кинофильм – "Комедия строгого режима", по мотивам "Зоны". В 1992-м. Сейчас поспел второй – "Конец прекрасной эпохи" Станислава Говорухина. (На подходе третий - его собирается снимать Алексей Герман-младший, тоскующий о Ленинграде 70-х, полном прекрасных лиц и удивительных талантов; его фильм будет описывать несколько дней из жизни Довлатова, но в остальном Герма в своем выступлении на фестивале темнил. Ленинграда 70-х он, родившийся там в 1976-м, конечно, не видел, но тем сильней нежность; пожелаем ему удачи).

А показ "Конца прекрасной эпохи" состоялся на "Довлатовфесте", и предваряли его тот же Мединский и Говорухин.

Фильм уже показывали на "Кинотавре". Посмотревшая его там Божена Рынска пришла в бешенство и написала, что Говорухин, снимающий фильм по Довлатову – это примерно как Геббельс, экранизирующий дневник Анны Франк. Вероятно, имелось в виду, что человек, вполне себе признанный в СССР, доживший в благополучии до седин депутат от нынешней партии власти, записной моралист, снимает кино о много страдавшем и плохо кончившем диссиденте.

Осторожно отойдя от умозаключений Божены, признаем: в картине Говорухина от "Компромисса" действительно остались рожки да ножки.

"Компромисс" был повестью очень горькой: Довлатов приводил фрагменты статей, написанных для газеты "Советская Эстония" казенным, мертвым языком советской прессы, а потом рассказывал о том, что за этими статьями стояло на самом деле. Эта книга, как и "Заповедник", полна печали – она о талантливом человеке, вынужденном бесцельно гробить талант и предавать его, вечно идти на сделки с собой. (Конечно, в итоге оказалось, что в том и состоял замысел судьбы – свои невзгоды в советской Эстонии, равно как малоприятный опыт работы охранником на зоне и экскурсоводом в Пушкиногорье, Довлатов переплавил в лучшие свои книги; его тоска и его несчастья как раз-таки и оказались материалом для литературы, и сам писатель осознал это, но уже в последние годы).

Ничего этого Говорухин в упор не хочет видеть. Для него вообще важно совершенно другое. Если описать "другое" одним словом, это будет слово "молодость". Дополнительное слово "ностальгия" тоже будет к месту.

Молодости Довлатова и Говорухина примерно совпали. Они пришлись на "прекрасную эпоху" оттепели, которая началась в 1956-м с ХХ съезда партии и закончилась в 1968-м введением танков в Прагу. Действие фильма разворачивается в 1969-м, и вокруг полно глупостей (ну, например, редактор газеты – идиот, считающий, что визит Брежнева в Польшу – событие неизмеримо более важное, чем высадка человека на Луну; сотрудники КГБ проводят обыски у диссидентов и конфискуют запрещенную литературу). Но это еще не ощущается как что-то драматическое. Это так, часть приятных в основном приключений.

Молодость и прекрасная эпоха завершаются одновременно, но герой, еще не разменявший тридцатник журналист Андрей Лентулов, этого не чувствует. Он весел и беспечен: бесконечно бухает (испытывая почти символические похмелья), отпускает шутки, легко влюбляет в себя блондинок. Одна из них (Светлана Ходченкова), с которой у Андрея более-менее основательный роман, переживает по поводу того, что жених – вертопрах, но переживает не особенно: слишком уж любит. Отпаивает по утрам водкой и корит за обилие других подружек. С лица актера Ивана Колесникова не сходит широкая глуповатая улыбка. Все хорошо. В принципе, если вообще ничего не знать о Довлатове и эпохе застоя, и не скажешь, что в жизни у героя что-то плохо или будет плохо. А Довлатов... какой Довлатов? Это тот, который юморист?

С другой стороны, герой "Конца прекрасной эпохи" и не является Довлатовым. У него другая фамилия, да и в принципе, все может быть другим – Говорухин, пользуясь правами режиссера, волен почерпнуть из книги, что ему заблагорассудится и делать с этим что угодно. Он снимает кино "по мотивам" – а мотивов у Довлатова предостаточно, выбирай любые.

Нужно ли на это смотреть? Серьезным поклонникам Довлатова, конечно, нет – слишком сильно будет раздражать. А если так... Если сравнивать с недавними работами Говорухина, "Пассажиркой" или "Уикендом", то да, это скорее хороший фильм. Там много забавного (благодаря первоисточнику), там отличные актеры в ролях второго плана, будь то Ходченкова, Борис Каморзин (редактор-идиот) или Сергей Гармаш (милиционер, разглагольствующий о диссидентах и судьбах России). Фразы этого персонажа (позаимствованные из "Заповедника") хоть сейчас можно отдать на растерзание фейсбучным мыслителям. "Допустим, почитал я ваш хваленый самиздат. Дерьма не меньше, чем в журнале «Знамя». Только все перевернуто. Где белое, там черное, где черное, там белое…"

Это был милый, интеллигентный, скромный, хорошо организованный фестиваль на три дня. Один фильм по Довлатову ("Конец прекрасной эпохи" Говорухина – и это не худшее кино у позднего Говорухина), один моноспектакль (Александр Филиппенко прочитал фрагменты "Заповедника" и "Записных книжек"), один спектакль ("Горье" драматурга Валерия Печейкина и режиссера Юрия Квятковского - про грустную судьбу человека, решившего монетизировать Пушкина и Пушкинские горы), круглый стол "Довлатов и кино" с участием кинокритика Андрея Плахова и Алексея Германа-мл., собирающегося снимать про Довлатову фильм, один концерт (Леонид Федоров в неожиданной компании музыкантов Владимира Мартынова и Татьяны Гринденко), выступление критика Андрея Арьева с лекцией о его друге Довлатове, выступление поэтессы Веры Полозковой в Пушкиногорье.

ЦИТАТЫ

Цензура вызывает у меня алкогольный протест!..

Мы собрали любимые фразы из повести «Заповедник» - того самого Пушкиногорья, где и прошел «Довлатовфест».

Живописец Лобанов праздновал именины своего хомяка... Он ел фаршированную рыбу, то и дело восклицая;

- Потрясающая рыба! Я хотел бы иметь от нее троих детей...

— Вы спали? — поинтересовалась Галина.

Я горячо возразил.

Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней горячностью. Задайте человеку вопрос: «Бывают ли у тебя запои?» — и человек спокойно ответит — нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос «Ты спал?» большинство переживает чуть ли не как оскорбление. Как попытку уличить человека в злодействе...

— Миша, ты любил свою жену?...

Михал Иваныч надолго задумался.

— Спала аккуратно, — выговорил он, — тихо, как гусеница...

— А где мои брюки? — спрашиваю.

— Вера тебя раздевала, — откликнулся Марков, — спроси у нее.

— Я брюки сняла, — объяснила Вера, — а жакет — постеснялась...

Осмыслить ее заявление у меня не хватило сил.

И, может быть, последней умирает в человеке — низость. Способность реагировать на крашеных блондинок и тяготение к перу...

Даже во сне было заметно, как он ленив...

Речь его была сродни классической музыке, абстрактной живописи или пению щегла. Эмоции явно преобладали над смыслом.

Борька трезвый и Борька пьяный настолько разные люди, что они даже не знакомы между собой...

Жизнь расстилалась вокруг необозримым минным полем.

Я сел у двери. Через минуту появился официант с громадными войлочными бакенбардами.

— Что вам угодно?

— Мне угодно, — говорю, — чтобы все были доброжелательны, скромны и любезны.

Что значит «нажрался»? Да я выпил! Да, я несколько раскрепощен. Взволнован обществом прекрасной дамы. Но идейно я трезв!

Знаете, я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать!

Всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!!

12 ЦИТАТ ИЗ "ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК" ДОВЛАТОВА

Выносил я как-то мусорный бак. Замерз. Опрокинул его метра за три до помойки. Минут через пятнадцать к нам явился дворник. Устроил скандал. Выяснилось, что он по мусору легко устанавливает жильца и номер квартиры.

В любой работе есть место творчеству.

* * *

Цинизм предполагает общее наличие идеалов. Преступление – общее наличие законов. Богохульство – общее наличие веры. И так далее.

А что предполагает убожество? Ничего.

* * *

Двое писателей. Один преуспевающий, другой – не слишком. Который не слишком, задает преуспевающему вопрос:

– Как вы могли продаться советской власти?

– А вы когда-нибудь продавались?

– Никогда – был ответ.

Преуспевающий еще с минуту думал. Затем поинтересовался:

– А вас когда-нибудь покупали?

* * *

Бог дал мне то, о чем я всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят.

* * *

Кто-то говорил:

«Точность – лучший заменитель гения».

Это сказано обо мне.

* * *

Гласность – это правда, умноженная на безнаказанность.

* * *

Рассказывали мне такую историю. Приехал в Лодзь советский министр Громыко. Организовали ему пышную встречу. Пригласили местную интеллигенцию. В том числе знаменитого писателя Ежи Ружевича.

Шел грандиозный банкет под открытым небом. Произносились верноподданнические здравицы и тосты. Торжествовала идея польскосоветской дружбы.

Громыко выпил сливовицы. Раскраснелся. Наклонился к случайно подвернувшемуся Ружевичу и говорит:

– Где бы тут, извиняюсь, по-маленькому?

– Вам? – переспросил Ружевич.

Затем он поднялся, вытянулся и громогласно крикнул:

– Вам? Везде!!!

* * *

[Лингвист Роман] Якобсон был веселым человеком. Однако не слишком добрым. Об этом говорит история с Набоковым.

Набоков добивался профессорского места в Гарварде. Все члены ученого совета были – за. Один Якобсон был – против. Но он был председателем совета. Его слово было решающим.

Наконец коллеги сказали:

– Мы должны пригласить Набокова. Ведь он большой писатель.

– Ну и что? – удивился Якобсон. – Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!

* * *

Бродский перенес тяжелую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале. (…) Лежит Иосиф – бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты.

И вот я произнес что-то совсем неуместное:

– Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов…

Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным.

Вот я и сказал:

– Евтушенко выступил против колхозов…

Бродский еле слышно ответил:

– Если он против, я – за.

* * *

Лениздат напечатал книгу о войне. Под одной из фотоиллюстраций значилось:

«Личные вещи партизана Бонсюка. Пуля из его черепа, а также гвоздь, которым он ранил фашиста…»

Широко жил партизан Боснюк!

* * *

Беседовали мы с [писательницей Верой] Пановой.

– Конечно, – говорю, – я против антисемитизма. Но ключевые должности в российском государстве имеют право занимать русские люди.

– Это и есть антисемитизм, – сказала Панова.

– ?

– То, что вы говорите, – это и есть антисемитизм. Ключевые должности в российском государстве имеют право занимать ДОСТОЙНЫЕ люди.

* * *

У Ахматовой когда-то вышел сборник. Миша Юпп повстречал ее и говорит:

– Недавно прочел вашу книгу.

Затем добавил:

– Многое понравилось.

Это «многое понравилось» Ахматова, говорят, вспоминала до смерти.

А у вас какая цитата Довлатова самая любимая? Делитесь в комментариях!